Холодно... Только ты знаешь, каким на самом деле холодным может быть дерево. Нет, оно, конечно, бывает и теплым, живым. Например, нагретый солнцем ствол дерева, пахнущий светом, или потрескивающие в костре поленья. Но такое, полированное, покрытое лаком дерево, что стало твоей кожей, может быть только холодным. Мертвым.
Говорят, что глухие люди боятся спать, потому что только свет позволяет понять, что ты все ещё жив. Незрячие боятся тишины, потому что с этим миром их связывают только звуки. А чего бояться такому как ты?
Ты никогда бы никому не признался, что Величайший Мастер Марионеток больше всего боится себя. Ты гордишься своим искусственным вечно прекрасным телом, ты обожаешь его – свое самое совершенное оружие. Но в то же время ты ненавидишь его. Но даже сам не можешь объяснить, за что.
Наверное, потому, что оно настолько пугающе совершенно. И в нем так мало от тебя настоящего. Иногда тебе даже начинает казаться, что вот-вот – и эта идеальная кукла заживет сама, оставив себе, только как одну из деталей, твое сердце. А что тогда станет с тобой? Будет ли тогда Сасори? Или ты просто станешь органом в чужом теле... Каково это, быть великим Акасуна но Сасори, а стать лишь батарейкой, для работы прекраснейшей куклы?.. Ты понимаешь, что такого случиться не может. Никогда. Но тебе страшно...
И ещё этот холод. Не тот холод, который живые чувствуют кожей. Это могильный холод. Он так глубоко пробрался в эти искусственные руки, поселился в этой лакированной груди, что иногда тебе кажется, что, даже если сжечь это тело, то пепел больше будет похож на иней: огонь просто не сможет изгнать эту стужу. И ты боишься, что когда-нибудь он поглотит тебя целиком. И останется лишь деревянная кукла. Только Сасори уже не будет...
Вот так: взрослый мужчина с детскими страхами. Какой абсурд.
***
Ты вновь чуть поворачиваешь голову. Уже час ты стоишь у окна под лучами весеннего солнца и даже не знаешь, нагрелась ли хоть чуть-чуть твоя полированная кожа. Сзади раздается громкое «пфф»: напарник опять увлечен своим искусством. Дейдара. Такой глупый, такой бесполезный. Носится с этими своими взрывами. Сам больше похож на вспышку, чем на человека. Такой... живой. Ты ненавидишь его. Сейчас тебе хочется тишины. Чтобы можно было бесконечно глубоко прислушаться к себе и понять... стало ли хоть немного теплее. Тебе начинает казаться, что уже вот-вот. Да? Да? или все же... все же нет? Горькая обида и злость накатывают волнами, но за секунду до того, как они в очередной раз погребут тебя под своей тяжестью, очередной взрыв буквально вырывает тебя из сосредоточенности. Вот только ярость уже расползлась по несуществующим венам. Бессильная ярость, которой никогда не найти выхода, потому что некого винить. Только себя.
Ты резко оборачиваешься на звук. Дейдара. Смеется, извиняясь: «Искусство, Данна... – разводит руками,- Искусство – это взрыв...» Растрепанный. Чумазый. Внезапно тебе хочется узнать, нагреется ли на солнце его кожа. Какая она будет? Одним молниеносным движением обвиваешь его шею стальным тросом. Медленно подходишь ближе. Или, если засунуть его ладонь в пламя, как она будет чернеть и сохнуть, словно пергамент. Такая... несовершенная. Ненавидишь.
Он пытается осторожно ослабить петлю, стараясь не поцарапаться. «Извините, Данна, но Вам меня не переубедить... Хмм» - все еще улыбается этой своей фанатичной улыбкой. Такой же безумный, как и то, что он зовет искусством. Тебе становится любопытно: а внутри он такой же горячий? Подходишь вплотную, запускаешь ладонь под сетчатую майку и кладешь на грудь. Он вздрагивает. Глупый. Рано ещё. Вот когда ты погрузишь ладонь внутрь... туда, где мокро, где так отчаянно стучит. Сожмешь гладкое, живое. У него наверняка очень горячее сердце... Вот даже так, ничего не чувствуя деревянными пальцами, ты понимаешь, что оно горячее. Холодное не может стучать так быстро-быстро, и сильно. А ты будешь держать его в ладони, ещё живое... И, может, даже немного согреешься.
«Данна, у Вас руки холодные», - как-то тихо говорит он.
А каким им ещё быть?- удивляешься ты про себя.- Они ведь не живые...
И почему-то сейчас тебя это совсем не пугает. Просто сразу как-то так... спокойно. Ну, деревянные. Ну, холодные. А он вдруг берет твою ладонь в свои и подносит к губам. Дует. Согревает? Растирает твои искусственные пальцы, словно настоящие, словно действительно пытается разогнать кровь, которой нет...
Наверно ты старый дурак, но, распуская стальную петлю, ты сам протягиваешь вторую руку.
***
А потом вновь будни. Кровь. Смерть. И снова страх. И холод.
И вечером ты подходишь к его постели. Он настораживается, когда ты ложишься рядом - совсем с краю, просто, чтоб не одному – а потом сам притягивает тебя ближе. Обнимает. Согревает своего Данну.
Все-таки он гораздо умнее, чем хочет казаться.
Наверно, Дейдара тоже прячется от каких-то страхов за этой своей напускной инфантильностью. Интересно, чего может бояться такой, как он...
Ты засыпаешь.

Хорошо, что тебе почти не нужен сон.
Потому что спать рядом с Дейдарой невозможно. Проще уснуть на разворошенном муравейнике. Муравьи – они маленькие... Но когда рядом ворочается тушка, гораздо больше твоей, то накручивая на себя все одеяло и спихивая тебя на самый край, то прижимаясь так, что, будь ты живым, непременно задохнулся бы...
Плохо, что тебе почти не нужен сон.
Потому что, когда ты всю ночь смотришь на эти разметавшиеся по подушке волосы, на эту мерно вздымающуюся грудь, на эти беспокойные пальцы, то, к утру, ты перестаешь себя понимать.
Вот так: взрослый мужчина с детскими страхами и желаниями подростка. Какой абсурд.
***
Битва окончена, а вместе с ней - и ещё одна миссия. Ты оглядываешь то, что ещё недавно жило, двигалось, сражалось. Только стараешься не смотреть в глаза. Потому что они такие же, как у тебя.
В стороне слышны хрипы. Дейдара недовольно морщит носик. Какой-то несчастный не оценил оказанной ему чести – стать частью его искусства: попытался уклониться от взрыва. И вот, вместо того, чтобы исчезнуть в красивейшей вспышке, корчится на земле, оставляя кровавые следы и баюкая на руках свои же внутренности... Вот только глаза у него все ещё живые: взгляд мечется туда-сюда, словно хочет напоследок увидеть и запомнить как можно больше. И умирать так не хочется. Но ему больно. Ему страшно. Сколько ещё мучиться?
Маленький кузнечик прыгает ему на лоб.
«Кац!»
Кто бы мог подумать. Дейдаре свойственна жалость?

Ночью вы опять в одной постели. Он, засыпая, перебирает твои огненные пряди.
А ты вспоминаешь умирающего шиноби. Почему он напоследок так стремился пожить. И почему ты себе этого не позволяешь? Ты ведь уже, можно считать, почти мертв...
Нити чакры оплетают руки Дейдары.
Ты тоже попытаешься.
Ты наклоняешься ближе.
Он целует тебя? Нет. Это ты целуешь его.
Кажется, слишком грубо. Деревянной кукле тяжело быть нежной. Он пытается отстраниться, но ты не позволяешь. Пытаешься стянуть с него майку, но мешают сцепленные руки, поэтому просто разрываешь ее, сдергивая рывком. У него очень нежная кожа – на шее и плече моментально расцветают ссадины. Пытаешься целовать их, но не знаешь, получается ли. Наверное, нет. Дейдара молча, но отчаянно сопротивляется: пытается отвернуться, оттолкнуть и даже укусить. Зачем? Тебе ведь все равно не больно. А тебе кажется, что ты можешь чувствовать, какая горячая и влажная у него кожа.
Ты не можешь остановиться, но и не представляешь, что будешь делать дальше. И как. Кукла останется куклой. Даже если она случайно влюбилась...
Опускаешь руку к его бедру. Ты ещё успеваешь заметить, как сжалась его ладонь, а потом...
Кац!
Тебя отбрасывает в сторону. Ты не можешь чувствовать, но знаешь, что пальцев одной руки у тебя стало меньше. Черт! Неужели он сумел определить, какой рукой ты его удерживаешь, в то время как ты его...
Величайший Мастер Марионеток хочет спрятаться в Хируко и бессильно закрыть глаза.
«Данна...» - он теребит тебя за плечо. Глупый. Неужели не понял?..
«Вы в порядке, Данна?» - обеспокоено. Гладит по лицу. Сначала сам взорвал, а теперь беспокоится. Глупый.
«Дурак» - бесцветно отвечаешь ты. – «Что со мной станется». Открываешь глаза. Дейдара склонился над тобой, внимательно изучая нанесенный урон. Полуголый, волосы в рассыпаны беспорядке, подпалены. Все-таки в момент взрыва вы были слишком... близко.
«Вот вы и приобщились к моему искусству», - улыбаясь, теребит твою руку. - «Вы ведь это почините?»
Что он творит? Такой близкий, а в руки не дается... Ты ненавидишь его.
«Дейдара…» - спокойно начинаешь ты, но он кладет ладонь на твои губы.
«Просто не надо меня ни к чему принуждать».
Ты целуешь его? Нет. Он целует тебя.